- О'кей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не разжевывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем, что есть. Ты только поправь меня, если я собьюсь с курса партии... Итак, как я тебя понял, все мои предки по материнской линии были валютными аферистами и мастрячили полновесные динары из кофейной фольги. Папашка был карманником, дед - конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных тропах, и громкое имя Оболенских громыхало кандалами от Алма-Аты до Бахчисарая. Кстати, как там фонтаны? А, не важно... Стало быть, я с малолетства был передан тебе на воспитание и заколдован злым ифритом, чтоб ему охренеть по фазе конкретно и бесповоротно! Я правильно так цветисто выражаюсь? За пять с лишним лет эмир Багдада публично репрессировал всю мою родню, и они сгинули на Соловках. Тебе же удалось скрыться, подкупить Бабудай-Агу и в конце концов вернуть меня к жизни как общественно-полезного члена коллектива. Верблюд моих мыслей дошел до колодца твоего сознания, не рассыпав по пути ни зернышка смысла из хурджинов красноречия?
- Э... господин, - шепотом поинтересовался джинн, когда Оболенский со вздохом попытался поудобнее устроиться на старой кошме, - а что ты там говорил о каком-то пиве?
- Пиво... - попытался припомнить Лев, облизывая губы. - Пиво - это, брат... это - религия! И пить его надо непременно ящиками...
- Ва-а-й, но Аллах запрещает правоверным пить вино!
- Вино? Правильно запрещает, - сонно кивнул будущая гроза Багдада. - Но пиво... Пиво Аллах пьет! И еще как! Можешь мне поверить.
Поняв по одежде и манере властного хамства, что перед ним начальство, Оболенский отвесил поясной поклон, присел в реверансе, отдал честь и на всякий случай еще отсалютовал рукой на манере "хайль Гитлер!".
Голос Гасан-бея звучал все визгливее и односложней, с заметным спотыканием и искажением падежей. Мужественный рык Оболенского, в свою очередь, только наполнялся благородной медью, а тосты, потеряв в размере, поражали лаконизмом и значимостью:
- За Аллаха! За его супругу! Как нет супруги?! Тогда за детей! Дети есть, точно тебе говорю... Мы - его дети! За мир во всем мире! Хрен шайтану! Да здравствует товарищ Сухов! За улыбку твою! За Мухаммеда! За... чё, всё кончилось?! Гасан... это несерьезно! Идем вместе...
- Хм... клянусь муками Исы, я тебя не помню... Но, быть может, ты Саид, троюродный племянник зятя моей шестой жены Гюргюталь из Алимабада?
- Ну... почему бы и нет... - подумав пару секунд, согласился Лев. - Только не троюродный, а единоутробный, и не племянник, а деверь, и не зятя, а тете золовки вашей третьей жены, да сохранит Аллах ее красоту исключительно для вашей светлости!!
- Братва, а мне не плеснете на помин души?
- Не наглей, уважаемый... - вежливо, но строго ответил разливающий. - У тебя своя работа, у нас своя. Имеют право честные мусульмане празднично отметить победу или проигрыш?
- Да, но ведь Аллах запреща...
- А мы по чуть-чуть!
- Не воолнуйтесь, почтеннейший, этот несчастный идиот - мой младший брат. Аллах наградил его недюжинной силой, но злобный шайтан отобрал последний ум, и бедолага с детства заговаривается. Склады и сараи он называет гаремами, мешки с товаром - прекрасными пэри, меня, недостойного...
- Ах ты, пенек, собаками помеченный! - обомлел Лев.
- Вот, слышали? - страдальчески всплеснул руками Насреддин.
- Ну-у, Насреддин, карданный вал тебе в заднюю дверцу! Удру-ужил! Я тебе все припомню-ю-ю... (Далее непереводимая колоннада тонко подобранных друг к другу чисто московских ругательств, не имеющих дословного аналога в древнеаравийском и повседневного употребления в интеллигентских кругах, к каковым я и причисляю вас, уважаемые читатели. На пару минут заткните уши...)
Первый дервиш, тот, что с царственной осанкой , понял намек и начал свое выступление с традиционного русского поклона в пояс. Далее пошла пантомима или, если хотите, театр одного актера. Синхронный перевод второго монотонно прокручивался в ушах молодого эгоиста , который во все глаза смотрел на разыгрывавшееся перед ним представление.
***
- ...И тогда я сказал себе: не может быть! Избранница такого благородного юноши не может так низко пасть... (От звука рухнувшего плашмя тела задрожали фарфоровые пиалы!) Она чиста, как первый снег, и неприступна, как вершина минарета! Но Аллах, всемилостивейший и... и... (демонстрация бицепсов в двух положениях!) и всемогущий, видит насквозь любое семя греха, свившее гнездо в печени проваверного мусульманина. Он говорит: не верь! Не верь невинным глазкам, пухлым губкам, мясистым тить... уп! В общем, женская красота коварна-а-а... Эй, я уже сказал, что коварна! (Почти двухминутная демонстрация самых ярко выдающихся женских достоинств, причем на самом себе и до того выразительно, что зритель заелозил на коврике.) Ты думаешь найти в ней радость сердцу и утешение телу? Увы... да отсохнет мой язык за то, что говорю такие вещи! Ибо не каждая жемчужина падает к нам несверлёной, кобылица - неезженой, верблюдица - других не знавшей! (Эти жесты лучше просто представить, описывать, как их изображал дервиш, - не поднимается рука.) А потому не суди нас строго, не дай твоему гневу совершить необузданный поступок. Прими из первых рук волю Аллаха и поставь вопрос на... на... на что? На голо-сование?!! Тьфу, шайтан тебя раздери, мой неприличный брат!.. Будь сдержанней в высказывании божественных откровений, это уж слишком откровенно...
На шум спора вбежал высоченный дервиш с нахальными голубыми глазами и честно предупредил "вдову", чтоб она здесь "ваньку не валяла, а двигалась в темпе, ибо сделка безналоговая и не фиг выкорячиваться, Аллах не одобрит"...
Зейнаб явилась заспанная, мрачная, с всклокоченными волосами и без косметики на лице. Скажем честно - лукообразных бровей, стрел-ресний, глубоких очей, подобных озерам, персиковых ланит и розово-лепестковых губ не наблюдалось. Взорам наших героев явилась здоровенная бабища в рубахе до колен и шароварах, с лепешкообразным личиком, плоским носом и донельзя узкими глазками. Чадрой или вуалью она себя не прикрывала... Оно и логично, ведь врачи и астрологи, равно как парикмахеры или торговцы помадой "Мэри Кей", полноценными мужчинами не считаются.
Базарный люд толкался, шумел, торговал, жил по своим извечным законам общечеловеческого бытия. Солнце светило в небе большое и желтое, как Ленин.
- Лёва-джан, ты мне друг, - горячился Ходжа, действительно здорово раздосадованный совершенно фантастическими прожектами Оболенского, - но за один день мы не успеем вырыть окопы, установить противотанковые ежи, обмотать всё колючей проволокой, перекрыть подходы минными полями, поставить вышки с прожекторами и пулеметами, а уж про электронно-сенсорную сигнализацию... я вообще молчу! Шайтан ее побери, с таким немусульманским именем...
- Это он? - скорее утвердительно, чем вопросительно уточнил Ходжа.
- Он самый. Мумарбек Кумган-Заде, действительный девятый сын князя из популярного армянского рода Петросянов. Остановился в Багдаде проездом, посмотреть достопримечательности и прикупить в дорогу всякой мелочи вроде халвы и туалетной бумаги. Направлялся в Стамбул, к падишаху турецкому, выклянчивать торговые льготы для деда и собственного коньячного производства! - исчерпывающе отчитался Лев.
- Вай дод... и что же ты с ним сделал?
- Украл.
Багдад гудел, как растревоженный улей! Впрочем, нет... Это банально, так уже каждый второй пишет. Багдад гудел, словно Литинститут при вступительных экзаменах на самой коммерческой основе... О, гораздо лучше!
(Оболенский в женском платье встречает кровожадных восточных вампиров, сиречь гулей - прим. Irena)
- Так, ты сюда! А ты вон туда! Вон туда, на подушку, мать твою... Совсем русских слов не понимает, вагон Москва - Душанбе! Вы двое, вот здесь сядете. Здесь, я сказал! сказала... Тут, короче. Да, да... и все вы здесь уважаемые, драгоценнейшие, благоприятствующие душе и полезно влияющие на печень. Всем - сиде-е-е-ть!!! Вот умнички... Терпим полторы минуты, и моя подруга начнет разносить первые стопарики. Насреддинушка-а! Насреджа! Насредя моя, ты где? Ау-у?!
- Сначала я всажу в него все пять стрел, как пять сур Корана. Потом проткну его шаурменским зазубренным копьем, после чего изрублю дамасским ятаганом, зарежу кривым пакистанским кинжалом и больно ударю по голове круглым щитом с двадцатью семью серебряными шишечками! Что скажешь? Что вы все скажете, а?!
- Ва-а-а-а-х... Велик и прекрасен наш эмир, но нет ничего страшнее его гнева - от такого любой вор точно умрет! Мы бы умерли...
- Ха! Медноголовые дети глупцов, даже я и то умер бы! А ты почему молчишь, бессловесный чурбан для колки дров?!
- Я не молчу... я... я... Га-га-га!!!
Не вовремя расхохотавшийся Ходжа тут же получил по спине древком эмирского копья. Больно, но смех оказался сильнее...
Наш герой пришел в себя, потягиваясь на теплой, нагретой солнцем площадке среди оранжерей... эмирского гарема! Как только до него дошло, куда он опять влип, Лёва-джан молитвенно опустился на колени, проникновенно обращаясь к небесам:
- О, Аллах, всемилостивейший и всемогущий! Ничего не скажу, удружил... Это ж такой подарок! Просто слов нет... но ты знал, ты зна-а-л! Большое тебе мусульманское сенкью! Не буду задерживать, еще раз спасибо, я пошел...
Одно дело - намекать даме на возможность более близких отношений и совсем другое - когда дама прет на тебя, как бронетранспортёр, недвусмысленно угрожая изнасиловать в зюзю!
Молодого стражника отпустили, он вроде бы побежал кому-то жаловаться, но передумал. Оно и правильно, стыдно признаваться, что тебя побила девушка... почти двухметровая... с косой саженью в плечах.
- Я расскажу! - быстро затараторила Джамиля, ее речь то и дело перемежал выразительный ослиный рев ("Иа!"). - У меня был старый муж, и он был гуль! Он всех к себе заманивал, кусал и ел. А потом Лёву заманил и стал пугать, а Лёва - с ним драться, а я его подносом по голове, а он как зазвенит, и на нем до сих пор вмятина. ("Иа?! Иа-а-а...") Тогда мой муж укусил Льва за плечо и сразу помер! Наверное, отравился... ("Иа. Иа-а...") А потом другие гули пришли, сразу все восемь! И Лёва-джан с Ходжой-эфенди пошли меня спасать. Лёва украл армянского принца с саблей, чтобы он их по... погасил?! ("И-и-а-а-а-а...") И всех гулей аракой напоили. А они не пьяные! Потом мы им опиума на угли насыпали, и они все нанюхались... И Ходжа-эфенди тоже, у него уже двоилось и глаза в кучку сошлись. ("Иа! Иа!") Лев его на улицу понес, я гулей сторожила, а принца мы туда еще раньше затолкали, и я тоже нанюхалась... Вот тут он нас всех и спас! Лёва-джан тоже в комнату пошел, тоже опиуму нанюхался и всех гулей повел с минарета летать. ("Ий-а-а-а?!") Так и кричал, как на голубей: "Гуль, гуль, гуль! Кыш, кыш, кыш!" Но они плохо летали... а падали хорошо. Даже красиво падали. Я не видела, мне домулло рассказал... "Муха больше не жужжит, в мусорном ведре лежит..." А Лев прищемил хвост шайтану, он же не виноват, что гули не летают. Не казните его, пожалуйста... ("Иа?") Лёвушка говорил, что это не... не... не педагогично!
- Ладно, Андрюшка, до встречи! Жду тебя в Москве, ничего не обещай, получится книжка - с тебя автограф.
- И тебе счастливо. Часы верни.
- Какие часы?
- Мои часы, Лёва-джан!
- Ах, эти... - На секунду глаза моего друга совсем по-азиатски сощурились, он улыбнулся и вытащил из-за пазухи мой паспорт, авторучку, расческу, серебряный крест на цепочке и золотисто-розовый билет в Астрахань. Часы на ремешке легли сверху.
Цитаты //
Буква "Б" //
Андрей Белянин, цитаты //
Багдадский вор
