Людмирский подошел к девушке и стал судорожно копаться в извилинах своего головного мозга, соображая, что же в таких случаях можно сказать. Наконец поняв, что сказать ничего нельзя, а можно только сделать, он произнес:
- Девушка, одолжите пистолет.
- Вам на долго? - спросила она, протягивая "Макаров" ручкой вперед.
- Нет, только застрелиться.
- Тогда быстрее, сейчас подойдет мой автобус.
Сурков твердо решил, что будет выкуривать по одной сигарете после каждой бутылки пива. Когда сигареты закончились, он подумал, что неверно составил пропорцию, так как пиво кончилось, а водка еще оставалась даже не смотря на то, что Эльза налегала на бутылку не хуже Людмирского и Суркова вместе взятых.
"А еще говорят, слабый пол", - подумал Сурков и к его удивлению, пол наклонился и больно прижал лицо.
"Обиделся", - пронеслось в голове у Суркова. Он стоял, боясь пошевелиться, опасаясь очередной агрессии со стороны пола. Дышать было тяжело, но Сурков терпел. Простояв так несколько часов, он задремал. Когда Сурков открыл глаза все было на своих местах, пол как и положено был внизу, а Сурков по всем законам физики, сверху. Однако утро было каким то необычным. За окном шел противный дождь, а мысли словно мухи, летали вокруг головы, нагло и беспорядочно. Даже если какая-то и залетала в голову, то приносила только дискомфорт и разочарование.
- У меня для вас две новости, одна хорошая другая плохая.
- Не надо, не надо продолжать, - запричитала Эльза. - Начни с хорошей.
- Я гениален.
- А хорошая новость? - спросил Людмирский.
- Хорошие новости кончились.
- Ничего себе денек.
Сурков встретился взглядом с Мариной Сергеевной, учителем химии и по совместительству завучем школы, постаревшей, но такой же крепкой коренастой женщиной. Она глядела на Суркова как десять лет назад, безумным взглядом камикадзе, направившего свою торпеду в цель. Сурков подумал, что будь в руках Марины Сергеевны противотанковая граната, она бы эффектно выдернула, чеку зубами, круто замахнулась левой рукой, разбив носы паре пионеров стоящих рядом.
- О чем я?
Она двумя пальцами сложила, складку на своей щеке и надавила так сильно, что кожа лопнула, расползаясь от уха. Эльза отделила полоску розовой ткани обнажая под ней молодую кожу, другое лицо, которое уже не хотелось называть Эльзой.
- С меня хватит, - Сказал Сурков, - пока ты не разбросала по комнате свои протезы, может, объяснишь?
- Вот. Я спятил. Что дальше?
Просидев так несколько минут, Сурков почувствовал, как на его плечо положили руку.
- Вас вызывают.
Сурков наконец увидел, человека когда-то занявшего очередь за ним.
- Что?
Он поднялся и пошел к двери, но тут же вернулся, и забрал стул. "Какое никакое оружие", - подумал Сурков, - "По меньшей мере, смогу заблокировать на время дверь".
Сурков невольно остановился, его челюсть безнадежно отвисла, а колени подогнулись. На сколько он мог видеть, свободное пространство занимали низкие печи и жаровни, на которых сквозь красные отблески огней виднелись огромные емкости и сковородки. Вокруг них деловито расхаживали черти, некоторые из которых были вооружены трезубцами. Они помешивали своим орудием ужасное варево, состоящее из смеси масла и грешников.
Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле, катался как горошина и никак не хотел становиться тугим. Его обоженное тело больше не горело, острая боль перешла в тупую, жжение в нытье, а пронизывающий страх в глухую усталость.
Сурков очень быстро понял, что лучшим в данной ситуации было бы сойти с ума. Умереть, не думать, не существовать он не мог. Теперь он вынужден терпеть, пребывать, мириться и самое страшное - осознавать, что это будет продолжаться и продолжаться. Сложнее всего было не думать об этом, потому, что мысли тошнотой подступали к горлу и кружили голову, как только Сурков не успевал от них отмахиваться. Что может быть навязчивей неприятной мысли? Может быть теща? Или сварливая жена? Нелюбимая работа? Болезнь? Старость? Бедность? Собственная глупость?
- Запомни несколько вещей, которые тебе пригодятся: Здесь Ад и все что здесь происходит, делается не для твоего удовольствия. Если здесь удаляют аппендицит, хотя я о таком не слышал, делается это самым тупым скальпелем, без наркоза, да еще и зеркало поднесут, что бы ты все видел.
Грот почти не пострадал, если не считать глубокую трещину прошедшую вдоль него, обвалившийся свод, две арки и пары сотен упавших сталактитов. В это время в Турции было зафиксировано землетрясение, около четырех балов по шкале Рихтера. Но Суркову, который находился под перевернутым котлом, казалось, что он взорвал весь Ад. Его защита превратилась в причудливой формы сковороду, а сам он решил, что умер еще раз.
С ума он начал сходить, когда прошло около трех месяцев. Сначала звуковые, затем зрительные галлюцинации разбавили ощущение без времени и пространства. Сурков уже не видел карцер, он не ощущал холода, не мог точно определить где пол, а где стена. Дверь пахнущая ржавчиной, перестала издавать запах и Суркову казалось что в его камере нет входа.
Выяснилось что никакого смысла в смысле нет, даже если не подразумевать смысловой нагрузки в самых смыслах. Смыслов нашлось невероятное множество и разбирая смысловые оттенки Сурков обнаружил, что у него закончились чернила. Он пару раз заправлял ручку кровью, всаживая перо в вену и обнаружил, что все на чем можно писать закончилось.
- Есть еще градации серого и если вы успели заметить, нижние уровни Ада более строги а верхние менее. Под вами Сурков, находятся биллионы уровней, забитых грешниками как сельдь в бочке, а температура достигает несколько тысяч градусов. Там и жарить никого не надо. Вы же находились в относительно комфортных условиях. Но есть и верхние уровни, где работают такие как я, допустившие незначительные грехи.
- Вот что, помогите мне.
Доктор расстелил на камнях серый лист газетной бумаги, забросал его кусками старой копировки и при помощи Михалая уложил Суркова животом вниз. Он достал со стеллажа кувалду и от души принялся молотить Суркова по спине. Некоторое время спустя он перевернул Суркова и с любопытством стал рассматривать отпечатки на бумаге. - Это сухарик, - констатировал он.
Сурков помнил, что самая страшная угроза в Аду, это ее отсутствие. Вялый угрожал Суркову, значит опасаться было нечего, и Сурков спокойно лежал на кровати, переживая тошноту. Вялый, очень похожий на туристический коврик, пытался подползти к Суркову. Он шевелил плоскими губами, что-то вроде: "Я отомщу, я отомщу". В конце концов, Суркову это надоело и скатав Вялого в трубочку, он засунул его между кроватью и стеной.
Утром пришел доктор и осмотрел Суркова. Он назначил ультразвук, предположив, что Сухарик может раскрошиться и выйти из души по частям. Вялого доктор не нашел, зато его нашли два санитара, пришедшие позже и объявившие процедуры. Вялого надували, как мячик. На Суркова кричали на высоких тонах. Положительного результата процедуры не приносили.
Работа была не сложной. Однажды с рельс сошел поезд и Сурков разбирал образовавшийся завал. Ему часто поручали курьерскую работу, доставку повесток в суд и исполнительных листов. Дважды он переплетал документы, трижды его ставили в местах провалов, что бы он указывал чертям дорогу. Он убирал разлитое масло при прорыве маслопровода, разгружал стекловату и затачивал чертям трезубцы. Смерть шла своим чередом и не было в ней ничего необычного.
- Кого же он слушает?
- Никого. У создателя и без нас достаточно важных дел, и телефон как раз для этого.
- Вы знаете его номер? - спросил Сурков.
- Разумеется, кто же его не знает.
- У господа - три семерки, у дьявола - шесть, шесть, шесть.
- Давайте позвоним.
- Вы сума сошли Сурков, кто вы и кто он. К тому же там куча секретарей, ваш звонок так просто не пропустят.
Создавал программное обеспечение сам Дьявол, а так как программист из него был еще тот, то любая даже самая простая программа содержала кучу ошибок и багов. К тому же Дьявол любил шестерку и везде где это было возможно вставлял ее кратность, даже если это шло в ущерб работоспособности.
Объяснялось это мнимой рациональностью. Ведь число двенадцать имеет более рациональный порядок нежели десять. Может делиться на два, три, четыре и шесть. Шесть является половиной двенадцати, что образовывало верхний предел свободы числа. Сурков же прекрасно понимал, что это все талантливая отговорка дилетанта, но воспринимал это без злости, потому что программное обеспечение с которым он был знаком на порядок, если не на два, ниже.
В отличие от нижних уровней, на тридцать втором почти не было варочных цехов. Грешники имели холеную розовую кожу, а варили их в масле подогретом до семидесяти градусов. Ради интереса Сурков сунул в котел палец, масло ему показалось холодным.
Грешников варили исключительно по рабочим дням. Однажды Сурков видел как варочная работала в субботу, но вскоре выяснилось, что это из-за конференции по обмену опытом, куда съехались черти. В выходные и религиозные праздники грешники отдыхали, проводя время за игрой в азартные игры и обсуждали новости. На уровне имелась своя радиосеть и кабельное телевидение. Телевизоры, как и обещал Михалай, были черно-белыми.
Адмирал, был старым воякой и при жизни действительно служил Адмиралом. В один прекрасный момент у него поехала крыша и он направил противолодочный крейсер на синего кита. Кашалот от маневра уклонился, но от торпеды уйти не смог и ошметки морского животного упали на палубу. Адмиралу все это сошло бы с рук, но он почему то решил, будто должен съесть мясо поверженного врага и приказал коку сварить боле или менее уцелевший плавник. Повар как назло оказался активистом Грин-Пис и подсыпал в суп антинакипина. Адмирал любил покипятиться и когда понял, что не в состоянии выпустить пар, застрелился.
Грешники также копали пещеры, варились и поджаривались, а дьявол отбирал мерзавцев, чтобы пополнить армию рабов. Очень скоро она перевалила за миллиард. Дьявол организовал специальные подразделения Дяволназ и ОДОН, что расшифровывалось как "отряды дьявола особого назначения". В задачу этих подразделений входили покупка или вербовка душ при жизни, массовые беспорядки на поверхности, подрывная и диверсионная работа в Раю.
В отличие от чертей ангелы могли летать, что придавало им большую мобильность. Дьявол был в бешенстве, он приказал найти среди грешников толковых инженеров, прекратить наказание, пока последние не создадут полноценную альтернативу. Хороших инженеров в Аду не нашлось, да и до развития авиации оставалось совсем не близко. Грешники гоняли балду и бездельничали, пока Дьявол не приказал наказывать инженеров до тех пор, пока проблема не будет решена. Кое-как созданный летательный аппарат сильно напоминал метлу, был плохо управляем, а летное качество имел менее единицы, что приводило к несчастным случаям среди чертей. В конце концов, от него отказались и использовали только для доставки мотоманевренных групп.
Как выяснил он в библиотеке - любовь являлась бактериологическим оружием Бога, разработанным в секретной лаборатории Рая. Дьявол пытался повторить разработку Господа, его лаборатории выпустили шизофрению и паранойю. В отличие от них, любовь была очень заразна и поражала почти все население планеты, в период полового созревания. Люди могли бы давно догадаться, что любовь представляет из себя когетивное нервное расстройство, ведь симптомы любви ничем не отличаются от других вирусов поражающих душу и называемых душевной болезнью. Но любить было так здорово, что люди стали превозносить это ощущение, посвящать ему стихи, песни, совершали подвиги и занимались полной ерундой, лишь бы продлить заболевание. В лаборатории Ада выработали мутированный штамп любви. Пораженная такой любовью душа, вырабатывала против нее иммунитет и как правило больше не заражалось. Если любовь возникала вновь, то протекала вяло и безрадостно. Одичавший вирус, приводил к однополой любви, любви втроем, вчетвером и даже впятером. Неустойчивость райской любви объяснялась тем, что выращенный вирус испытывался на лебедях. Исследования не были окончательно апробированы, а БогВоенпроект требовал полевых испытаний. Первое же применение любви привело к поразительным результатам, штамп решено было пустить в производство без доработок. Этим воспользовался Дьявол. Его сотрудники отобрали любовь и вывели суррогаты. Говорят, в лаборатории, где исследовалась любовь, возникла ее утечка и несколько тысяч чертей погибли, очистив душу. Дьявол приказал взорвать лабораторию, выдав это за катаклизм, более известный как извержение Везувия.
- Зачем же вы не запрещали?
- Хм, - ухмыльнулся Адмирал, - Запрети попробуй. Когда крейсер набит как публичный дом, с первой палубы до последней, хоть одна сучка, но проскочит. Да и не реально это, все судно осмотреть. Вот ты Сурков, на своем компьютере можешь спрятать информацию, так чтобы ее никто не нашел?
- Конечно могу.
- И матрос также. Только от его заначки гораздо большее зависит.
- Что же?
- Его обороноспособность.
- Как это?
- Так вот. Мой крейсер мог одновременно держать оборону от семи воздушных целей и делать это в девятибальный шторм. Как ты думаешь, возможно это, если все мои матросы будут думать о прости ее господи.
- Я не служил на флоте.
- Твое счастье, а то я бы тебе показал.
Сурков впечатал в удостоверение собственный номер, заправил кровать, свою и Адмирала, осмотрел комнату так, как если бы уезжал надолго. Он вышел на станцию и стал ждать поезда до ДРУ, но его долго не было. Прошел почти час и на перроне столпилось множество чертей, когда наконец диспетчер объявил, что на линии прорвались шахтеры и все поезда на сегодня отменены.
Вырезки были из журнала "Наша смерть", и газеты "Грешная правда", выходящих на уровнях с восьмого по первый. В них говорилось о подписании некоего соглашения между Богом и Дьяволом. Соглашение касалось учреждения комитета по контролю времени и передачи в ведение этого комитета всех полномочий касающихся временных величин. Документ Был самим соглашением. Но больше всего Суркова порадовали комментарии грешника Берии, дописанные к документу заботливым каллиграфическим почерком.
В момент взрыва образовалась материя. При этом в пустоту были выброшены гекталиарды парсеков пространства и акталионы веков времени. И пространство, и время являлись сверхкоротким излучением, легко пробивавшим стену из свинца толщиной в несколько миллиардов световых лет. Скорость такого излучения, многократно превосходила разлетающиеся галактики, а размеры планет были настолько малы, что и пространство, и время, казалось, имеют линейный вид. Благодаря тому, что источник излучения оказался для наблюдателя необозрим, люди не могли понять, почему у времени и пространства нет начала и конца. Они смотрели на поток фотонов от ближайшей звезды не находя никакой аналогии.
- А если у человека совести много?
- Совесть, Игорь, как печенка имеет свои размеры и быть больше чем положено может, но не намного и не надолго.
- Что же с душой происходит?
- Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом.
- А зависть?
- Разновидность совести.
- А жадность?
- Запущенная зависть.
- А скромность.
- Уравновешенная гордость.
- А ревность?
- Больное самомнение.
- А глупость?
- Глупость к душе отношения не имеет.
Сурков упал в мокрую вату облаков, разнеженную теплыми солнечными лучами. Он ждал, когда душевная боль его оставит, или по меньшей мере ослабеет, но время шло, а лучше ему не становилось.
Когда он поднял голову над облаком, была глубокая ночь. Туман обрамлял отраженный свет луны, небо было усыпано миллиардами голубых алмазов. Их холодный свет был невероятно строг и правилен. Личность в саге по-прежнему стояла рядом и терпеливо ждала.
- Понимаете, Сурков, пограничники, уже доложили о вашем вознесении. Наверняка в Министерстве конфликтных ситуаций уже лежит нота по вашему бегству. Иначе меня здесь просто не было. Но уверяю вас, райские службы не дадут ему хода.
- Как это понимать?
- Понимайте, как хотите, но в раю не любят выдворять души.
- Это из-за численности. Я так понимаю, это еще одно очко.
- Вы, Сурков, еще один солдат добра и этим нужно гордиться.
- А как же мои грехи?
Оказалось, что Абрамович опекает Суркова вовсе не бескорыстно. То, чем он занимался, на библейском языке называлось серфингом, а Сурков являлся для Абрамовича рефералом первого уровня. Очищенная стараниями Абрамовича душа теряла часть божественной любви. Ее получал Абрамович, часть которой он отдавал своему наставнику, своевременно очистившим его. Выстроенная таким образом пирамида уходила невероятно далеко и в несколько поколений, обязана была дойти до Всевышнего. Но как говорилось в статусе ноль, количество душ постоянно росло, вновь прибывшие души, становились рефералами триллионных уровней, а конца и края этой круговой поруке не наблюдалось.
Сурков получил сагу, и пригласительный нимф. Последний оказался достаточно непривычным устройством, сканирующим душу на предмет различных греховных помыслов. В отличие от Ада, Рай располагал к полету фантазии, брожению мысли и генерации идей. Белоснежные, розовые, пушистые, прозрачные и светящиеся, души имели большую привлекательность, нежели черно-белые грешницы. Нимф заморгал как неисправная лампа дневного света, стоило Суркову процитировать:
- Две монашки мыли ляжки.
- У вас контакты отошли, - сказала рыжая Галя.
- Да что случилось? - совладав с растерянностью и выровняв полет, спросил Сурков.
- Сам увидишь, - она провалилась за край облака и пролетев несколько сот метров оглянулась.
- Я ничего не вижу, - но в следующую секунду Сурков увидел огненный шар с длинным алым хвостом, пробивший облако и разбросавший по небу ошметки пара.
Все это произошло так стремительно, что рассмотреть что-либо, а тем более понять, он просто не успел.
- Комета? - предположил Сурков.
- Нет, - уверенно сказала Галя. - Это космонавты, мать их яти. Прости меня Господи.
Цитаты //
Буква "Л" //
Александр Лебедев, цитаты //
День Суркова
